Среди многих противоречий, характеризующих современное российское общество, можно выделить и причудливое переплетение, с одной стороны, тотального правового нигилизма, а с другой - наивного правового идеализма. Как ни странно, оба эти явления, казалось бы, разно векторные и несовместимые, мирно уживаются и образуют вместе общую безрадостную картину юридического бескультурья.

В первом случае законы откровенно игнорируются, нарушаются, не исполняются, их не ценят, не уважают; во втором, напротив, им придается значение некой чудодейственной силы, способной одним махом разрешить все наболевшие проблемы. Массовое сознание требует принятия все новых и новых законов чуть ли не по каждому вопросу. Указанные крайности - следствие многих причин, без преодоления которых идея правового государства неосуществима.

Нигилизм как обще социальное явление. Нигилизм вообще (в переводе с лат. - ничто) выражает отрицательное отношение субъекта (группы, класса) к определенным ценностям, нормам, взглядам, идеалам, отдельным, а подчас и всем сторонам человеческого бытия. Это - одна из форм мироощущения и социального поведения. Нигилизм как течение общественной мысли зародился давно, но наибольшее распространение получил в прошлом столетии, главным образом в Западной Европе и в России. Он был связан с такими философами леворадикального направления, как Якоби, Прудон, Ницше, Штирнер, Хайдеггер и др. Нигилизм разнолик, он может быть нравственным, правовым, политическим, идеологическим и т. д., в зависимости от того, какие ценности отрицаются, о какой сфере знаний и социальной практики идет речь - культуре, науке, искусстве, этике, политике. Мыслим экономический нигилизм. Между разновидностями нигилизма много оттенков, они тесно переплетены.

Общей (родовой) чертой всех форм нигилизма является отрицание, но не всякое отрицание есть нигилизм. Отрицание шире, оно органически присуще человеческому сознанию, диалектическому мышлению. Поэтому далеко не всех, кто что-либо отрицает, можно считать нигилистами. В противном случае сам термин “нигилизме теряет свои смысл и растворяется в более объемном понятии “отрицание”.

Следовательно, нигилистическое и диалектическое отрицание - разные вещи. В историческом плане нельзя безоговорочно отрицательно, с позиций нигилизма, оценивать различные освободительные движения, их идеологов и участников, так как они олицетворяют в целом позитивные закономерные процессы. Тем более это касается эволюционного развития. Ф. Энгельс, имея в виду движущие силы формационных периодов и смену последних, писал: “появление молодой буржуазии нашло свое отражение в либерально-конституционном движении, а зарождение пролетариата - в движении, которое обычно называют нигилизмом”.

Здесь термин “нигилизм” употребляется в положительном контексте. Вообще борьба против антинародных тоталитарных режимов, произвола диктаторов, попрания демократии, морали, прав человека и т. д. не является нигилизмом в собственном смысле этого слов. Когда нигилизм сливается с естественным (объективным) отрицанием старого, отжившего, он перестает быть нигилизмом. К примеру, отрицание нашей прежней политико-правовой системы справедливо и оправданно, так как она исчерпала себя. Не говоря уже о сталинщине, брежневщине, застое.

Социальный нигилизм особенно широко распространился у нас в период “перестройки” и гласности. Он возник на волне охватившего всю страну всеобщего негативизма, когда многое (если не всё) переоценивалось, переосмысливалось, осуждалось и отвергалось. С одной стороны, была видна очистительная функция нигилизма, а с другой - его побочные последствия, издержки, ибо сплошной поток негатива сметал на своем пути и позитивные начала.

Отречение от всего, что было “до того”, объективно подпитывало нигилистически-разрушительные тенденции, которые не уравновешивались созидательными. Как заметил В.О. Мушинский, у нас “было два пиковых проявления тоталитарного мышления и сознания: тотальная апологетика послереволюционного прошлого и тотальное его ниспровержение”. С этим в какой-то мере созвучны слова С.С. Алексеева о том, что мы и сейчас “в большевистской манере пытаемся утвердить новые утопии, не считаясь ни с чем”.

Сегодня нигилизм выражается в различных ипостасях - отрицание определенными слоями населения курса реформ, неприятие новых форм жизни, социальные протесты, популизм, конъюнктура, демагогия, левацкое нетерпение новых борцов добиться всего и сразу путем “красногвардейских атак” и т. д. Эволюция уже мало кого устраивает - только “революция”, хотя план по революциям, как выразился один из наших публицистов, страной давно, перевыполнен.

Понятие и источники правового нигилизма. Правовой нигилизм - разновидность социального нигилизма как родового понятия. Сущность его - в общем, негативно-отрицательном, неуважительном отношении к праву, законам, нормативному порядку, а с точки зрения корней, причин - в юридическом невежестве, косности, отсталости, правовой невоспитанности основной массы населения. Подобные антиправовые установки и стереотипы есть “элемент, черта, свойство общественного сознания и национальной психологии - отличительная особенность культуры, традиций, образа жизни”. Речь идет о невостребованности права обществом.

Одним из ключевых моментов здесь выступает высокомерно-пренебрежительное, снисходительно-скептическое восприятие права, оценка его не как базовой, основополагающей идеи, а как второстепенного явления в общей шкале человеческих ценностей, что, в свою очередь, характеризует меру цивилизованности общества, состояние его духа, умонастроений, социальных чувств, привычек. Стойкое предубеждение, неверие в высокое предназначение, потенциал, возможности и даже необходимость права—таков морально-психологический генезис данного феномена. Наконец, отношение к праву может быть просто индифферентным (безразличным), что тоже свидетельствует о неразвитом правовом сознании людей.

Давно было сказано: на Руси всегда правили люди, а не законы. Отсюда - наплевательское отношение к закону как свойство натуры русского обывателя. Расхожими стали горькие слова Герцена о том, что жить в России и не нарушать законов нельзя. “Русский, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; совершенно так же поступает и правительство”. С этим созвучна и мысль Салтыкова-Щедрина о том, что суровость российских законов смягчается необязательностью их исполнения. Известны крайне отрицательные суждения Л.Н. Толстого о праве. Все это, как пишет В.А. Кистяковский, дало повод одному из тогдашних поэтов-юмористов сочинить следующие стихи, вложенные в уста К.С. Аксакова:

Новая Конституция призвана стабилизировать обстановку, создать необходимые предпосылки для нормальной деятельности всех государственных и политических институтов. Проблема, однако, состоит в том, что принятая Конституция имеет недостаточную (минимальную) легитимность и социальную базу, что затрудняет достижение на ее основе прочного гражданского мира и согласия. Юридически же жить по ней обязаны все. У значительной части населения налицо конфликт между внутренним убеждением и внешней необходимостью соблюдать Основной Закон. А это - еще одна причина для правового нигилизма. Сложившееся положение должен компенсировать новый безукоризненно легитимный парламент.

Формы выражения правового нигилизма. Правовой нигилизм многолик, изощрен и коварен. Он способен быстро мимикрировать, изменяться, приспосабливаться к обстановке. Есть множество, форм, сторон, граней его конкретного проявления. Укажем лишь на некоторые, наиболее острые и очевидные из них.

1. Прежде всего, это прямые нарушения действующих законов и иных правовых актов (умышленные либо непреднамеренные). Они составляют огромный, трудно обозримый массив уголовно наказуемых деяний, а также гражданских, административных н дисциплинарных проступков. Корыстный уголовный криминал - наиболее грубый и опасный вид правового нигилизма, наносящий неисчислимый вред обществу - физический, материальный, моральный.

Криминогенная ситуация в стране оценивается сегодня с помощью таких эпитетов, как разгул, обвал, беспредел. Преступность приобрела мафиозно-организованный характер с преобладанием жестоких насильственных форм. Произошло ее сращивание с коррумпированной частью госаппарата, что, собственно, является характерным признаком мафии. Законы попираются цинично, открыто н почти безнаказанно. Преступный мир диктует свои условия, ведет наступление па само государство, претендует на власть. Слово “нигилизм” - слишком мягкое для отражения происходящего в данной сфере. Это - некая запредельность.

3. Издание противоречивых, параллельных или даже взаимоисключающих актов, которые как бы нейтрализуют друг друга, растрачивая понапрасну свою силу. Нередко подзаконные акты становятся “надзаконными”. Вводимые в большом количестве юридические .нормы не стыкуются, плохо синхронизированы, сталкиваются “лбами”. В то же время имеются значительные пласты общественных отношений, не опосредуемых правом, хотя объективно нуждающихся в этом. Образуются так называемые правовые пустоты, вакуумы, пробелы. Все это вместе взятое создает правовую сумятицу, неразбериху, войну законов, за которой стоит война властей.

Существует мнение, что война законов - дело прошлое, что она велась, когда был союзный центр. Это не совсем так. Война законов не прекратилась, а видоизменилась. Конечно, накал ее спал, особенно в смысле риторики, эмоций, но она продолжается. Теперь эта война идет в рамках России между законами, указами, судебными решениями, правительственными постановлениями, а также между федеральными и региональными актами. Известно, что некоторые республики в составе РФ провозгласили приоритет своих законов над общероссийскими. А ведь именно с этого началась в свое время война законов в период распада СССР. Сегодня мы имеем “второе издание” такой войны, но уже между новым центром и новыми субъектами Федерации. Лишнего шума вокруг этого не поднимается, дабы не обострять и без того сложную ситуацию.

Но особенно тяжелые бои (в буквальном и переносном смысле) развернулись в сентябре - октябре минувшего года между актами бывшего Верховного Совета и президентскими указами. В тот момент беспрецедентная война законов достигла своего апогея и существенно изменила морально-психологический климат в стране. Ничего подобного история не знала, аналогов нет. Это был “верхушечный” правовой нигилизм в его наиболее концентрированной и крайне опасной форме.

К сожалению, новая Конституция РФ четко не разграничивает предметы законотворчества и указотворчества, не оговаривает, что законы обладают высшей юридической силой (верховенством). В ней лишь говорится, что “указы и распоряжения Президента не могут противоречить Конституции Российской Федерации и федеральным законам” (ст. 90). Поэтому “источник повышенной опасности”, т. е. очаг для новой войны, сохраняется. Уже после принятия Конституции появился президентский Указ от 22 декабря 1993 г. № 2270, который в противовес приведенной ст. 90 устанавливает, что “законы РФ не применяются в части, противоречащей настоящему указу”.

Картина усугубляется тем, что кроме войны юридической идет масса других войн (парламентов, бюджетов, суверенитетов, цен, налогов, компетенций, политических деятелей и даже... компроматов). В таких условиях ни один самый демократический институт не в состоянии нормально работать.

4. Подмена законности политической, идеологической или прагматической целесообразностью, выходы на не правовое поле деятельности, стремление различных общественных сил реализовать свои интересы вне конституционных рамок. Политическая логика очень часто берет верх над юридической. Наряду с “телефонным” и “мегафонным” правом нередко действует “право сильного”, “захватное” или “явочное” право. Дает о себе знать “левый” и “правый” экстремизм. Это напоминает злополучную “революционную” или “классовую” законность, хотя всем ясно, что попытки утвердить демократию вне права порочны в своей основе. Характерна в этом отношении констатация такого радикального деятеля, как С. Юшенков: “Даже самый плохой закон лучше любой самой благой целесообразности, поскольку последняя не имеет границ”.

5. Конфронтация представительных и исполнительных структур власти на всех уровнях, особенно до самороспуска Советов. Постоянное выяснение того, какая власть главнее, борьба за роль “обкомов”, “горкомов”, “райкомов” приводили к тому, что законы никто не соблюдал. Плюс личные амбиции и соперничество лидеров, их стремление быть “первыми лицами”, “хозяевами” в данной “вотчине”. Верх брали соображения престижа или карьеры, честолюбие, а не законопослушание.

Более того, законы в этой борьбе становились досадной помехой. Возникали состояния двоевластия или, напротив, безвластия. Политические схватки наверху порождали “обмены любезностями” в низах. Шла своего рода внутренняя “холодная война”, война нервов. Поскольку перетягивание каната долго продолжаться не могло, одна из сторон в конце концов перетянула. Однако и в настоящее время положение до конца не нормализовалось. Принцип разделения властей, заложенный в новой Конституции, на деле пока не сложился, система сдержек и противовесов не отлажена. Любой же паралич власти означает и паралич права, закона.

6. Нарушение или несоблюдение прав человека, особенно таких, как право на жизнь, честь, достоинство, имущество, безопасность. Слабая правовая защищенность личности подрывает веру в закон, в способность государства обеспечить порядок в обществе, оградить людей от преступных посягательств. Бессилие же права не может породить позитивного отношения к нему, а вызывает лишь раздражение. Человек перестает ценить, уважать, почитать право, так как он не видит в нем своего надежного гаранта и опору.

В таких условиях даже у законопослушных граждан вырабатывается юридический нигилизм. Признание и конституционное закрепление естественных прав человека не сопровождается пока адекватными мерами по их упрочению и практическому воплощению в жизнь. А невозможность осуществить свое право порождает у личности отчуждение от него, правовую разочарованность, скепсис. Между тем давно подмечено: идея прав человека отнюдь не противоречит идее сильной полиции.

7. Наконец, можно выделить теоретическую форму правового нигилизма, проистекающую из некоторых старых и новых постулатов. Она связана как с догматизацией и вульгаризацией известных положений марксизма о государстве и праве, так и с рядом неверных или сугубо идеологизированных, а потому искаженных представлений о государственно-правовой действительности и ее развитии (отмирание государства и права, замена правового регулирования обще нормативным или моральным, примат политики над правом, власти - над законом, лобовой классовый подход, жесткий экономический детерминизм и т. д.).

Право трактовалось, да и сейчас еще нередко трактуется, в утилитарно-прагматическом ключе—как средство, орудие, инструмент, рычаг, способ оформления политических решений, а не как самостоятельная историческая, социальная и культурная ценность. Такая интерпретация не могла выработать в общественном сознании подлинно ценностное отношение к праву. Напротив, усваивалась мысль о второстепенной роли данного института. Главное - это экономика, политика, идеология, а не какие-то там правовые ценности.

В последнее время появились и новейшие веяния, способные подогреть юридический нигилизм на теоретико-научном уровне (писаное и неписаное право, противопоставление права и закона, возможность нарушения последнего во имя высших правовых идеалов и др.). Не способствуют укреплению веры в право и бесконечные споры о его понятии, в результате чего у граждан размываются представления о том, что же есть право.

Таковы основные сферы распространения и вместе с тем наиболее типичные на сегодня формы выражения правового нигилизма. Есть и другие его проявления и модификации (правотворческие импровизации, неуважение к суду, ведомственность, неконтролируемые процессы суверенизации и сепаратизма, разбалансированность правовой системы, несогласованность в управлении, пересечение полномочий и юрисдикции различных органов, вседозволенность и т. д.). Правовой произвол на всех этажах общества и среди населения не знает пределов, потому и называется беспределом. Бороться с ним обычными методами - неэффективно, нужны экстраординарные меры. Все это - неприглядные гримасы, искажающие молодой облик современной России до неузнаваемости.

Правовой нигилизм - продукт социальных отношений, он обусловлен множеством причин и следствий. В частности, он подпитывается и такими реалиями наших дней, как политиканство и циничный популизм лидеров всех рангов, борьба позиций и амбиций, самолюбий и тщеславий. Дают о себе знать эгоизм и властолюбие старой и новой бюрократии, некомпетентность и бестолковость чиновников. Последнее - традиционно больное место нашей государственности. Пушкинское “он чином от ума избавлен” подтверждается на каждом шагу. Полузнайство, невежество, дилетантство разрушают всякую правовую ткань, любые разумные юридические установления. Страшную силу этого явления страна познала сполна.

На личностном уровне правовой нигилизм выступает в двух качествах: как состояние умов, чувств, настроений и как образ действий, линия поведения. Последнее - индикатор вредности и опасности явления. Поступки - плоды помыслов, поэтому именно по поступкам можно судить о самом наличии и последствиях правового нигилизма. Он может быть активным и пассивным, стойким и спонтанным, постоянным и ситуационным, проявляться в виде простого фрондерства, иметь личные причины, когда, скажем, гражданин недоволен судом только потому, что он его осудил, а закон плох потому, что предусмотрел наказание за совершенное им деяние. Нигилизм возникает и как результат неудовлетворенности субъекта своим социально-правовым статусом, неадекватным, по его мнению, собственным потенциальным возможностям. Подытоживая все сказанное, можно выделить некоторые общие черты современного правового нигилизма. Он, во-первых, имеет подчеркнуто демонстративный, вызывающий, конфронтационно-агрессивный и неуправляемый характер, что обоснованно квалифицируется общественным мнением как беспредел; во-вторых, является глобальным, массовым, широко распространенным не только среди граждан, социальных и профессиональных групп, слоев, каст, но и в официальных государственных структурах, законодательных, исполнительных и правоохранительных эшелонах власти; в-третьих, имеет, многообразие форм проявления - от криминальных до легальных (легитимных), от парламентско-конституционных до митингово-охлократических, от “верхушечных” до бытовых; в-четвертых, обладает особой степенью разрушительности, оппозиционной или популистской направленностью, регионально-национальной окраской; в-пятых, сливается с политическим, нравственным, духовным и экономическим нигилизмом, образующим вместе единый деструктивный процесс; в-шестых, связан с негативизмом - более широким явлением, захлестнувшим в последние годы сначала советское, а затем российское общество в ходе демонтажа старой и создания новой системы, смены образа, жизни.

Правовой нигилизм приобрел качественно новые свойства, которыми он не обладал ранее. Изменились его природа, причины, каналы влияния. Он заполнил все поры общества, принял оголтелый, повальный, неистовый характер. Сложилась крайне неблагоприятная социальная среда, постоянно воспроизводящая и стимулирующая антиправовые устремления субъектов. Возникло грозное явление, которое может отбросить демократические преобразования на многие десятилетия назад.

Правовой идеализм. Если правовой нигилизм означает недооценку права, то правовой идеализм - его переоценку. Оба эти явления питаются одними корнями - юридическим невежеством, неразвитым и деформированным правосознанием, дефицитом политико-правовой культуры. Указанные крайности, несмотря на их, казалось бы, противоположную направленность, в конечном счете смыкаются и образуют как бы “удвоенное” общее зло. Иными словами, перед нами две стороны “одной медали”.

Хотя внешне правовой идеализм менее заметен, не так бросается в глаза (во всяком случае, о нем почти не говорят, он не “на слуху”), явление это причиняет такой же вред государству, обществу, как и правовой нигилизм. Он крайне деструктивно своим последствиям. Осознается это, как правило, “потом”, когда итог становится очевидным. Поэтому, борясь с правовым нигилизмом, не следует впадать в другую крайность - правовой фетишизм, волюнтаризм, идеализм.

На право нельзя возлагать несбыточные надежды - оно не всесильно. Наивно требовать от него больше, чем оно заведомо может дать, ему необходимо отводить то место и ту роль, которые вытекают из объективных возможностей данного института. Между тем в условиях возникшей у нас еще в период “перестройки” правовой эйфории у многих сложилось убеждение, что достаточно принять хорошие, умные законы, как все сложнейшие и острейшие проблемы общества будут решены. Вот примем пакет законов - и жизнь улучшится.

Из низов слышались и более раздраженные голоса: хватит, мы уже сыты по горло законами, они ничего не дают. Это и понятно - ведь законы сами по себе не могут накормить, одеть, обуть людей, улучшить их благосостояние, они могут лишь способствовать либо не способствовать этому, нечто закреплять, регулировать, распределять, но не производить. Поэтому уповать только на “шоковое” правотворчество - значит питать юридические иллюзии. Нужны прежде всего социальные, экономические и иные меры плюс законы. Лишь совокупное действие всех этих факторов может дать желаемый эффект.

Закон, как известно, есть официальное признание факта, и не более того. Он лишь оформляет, “протоколирует” реально сложившиеся отношения. Как ни избиты слова классиков о том, что право не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества, они верны. Ясно, что преобразования в нашем обществе нуждаются в надежном правовом обеспечении, но оно не может быть чисто волевым. Бессилие законов порождает тот же нигилизм, неверие в реальную значимость принимаемых актов, в их способность изменить ситуацию.

Законы не работают, значит, и отношение к ним более чем прохладное, их престиж падает - вместе с престижем власти. Банальной является мысль о том, что самый распрекрасный закон ничего не стоит, если он практически не исполняется. Еще Ш. Монтескье писал: “Когда я отправляюсь в какую-либо страну, я проверяю не то, хороши ли там законы, а то, как они осуществляются, ибо хорошие законы встречаются везде”.

Правовой идеализм породил у значительной части людей кризис веры в законодательные, а в более широком плане - в парламентско-конституционные пути решения назревших проблем, в новые демократические институты. Идеализмом с самого начала страдали некоторые лозунги “перестройки”, а затем и периода реформации (ускорение социально-экономического развития, резкое повышение жизненного уровня народа и др.). Хотелось все это побыстрее воплотить в законах, закрепить юридически. На деле же форсированного перехода общества из одного состояния в другое не получилось, ожидания затянулись. Наступило “социальное похмелье” - горькое н мучительное.

К сожалению, рецидивы этих явлений встречаются и сейчас, но теперь в форме популизма, непродуманных заявлений и посулов, шоковых рывков, наигранного оптимизма, неоправданных прогнозов н т. д. Как и раньше, поспешно принимаются законы, указы или отдельные юридические нормы, которые заведомо невыполнимы и отражают лишь отчаянное стремление их авторов бежать “впереди поезда”. Примеров много.

Эти порывы можно объяснить лишь стремлением во что бы то ни стало, независимо от возможностей, сделать все так, как у “них”. Но такое неудержимое законодательное “хотение” и есть идеализм. В народе укоренилось мнение: закон все может. Это несмотря на неуважительное отношение к нему. Данный парадокс еще раз показывает, что правовой нигилизм и правовой идеализм - два полюса одного явления, которое отражает наше противоречивое время. Очень часто подтверждается старая истина: закон могуч, но власть нужды сильнее. И жизнь диктует свое.

Элементы идеализма и правового романтизма содержит Российская Декларация прав и свобод человека и гражданина 1991 года, ибо в нынешних кризисных условиях многие ее положения неосуществимы. Именно поэтому Декларация, несмотря на ее огромное политическое и нравственно-гуманистическое значение, воспринимается многими как некий свод мало, чем пока подкрепленных общих принципов или своего рода торжественное заявление о намерениях и желаниях, а не как реальный документ. Известным за беганием вперед можно считать закрепленное в повой Конституции РФ положение о том, что Россия является правовым государством (ст. 1). Это скорее цель, символ, перспектива, по не факт, хотя в качестве программного момента эта идея, возможно, заслуживала провозглашения в Основном Законе страны.

Но подлинная беда состоит в том, что даже хорошие и нужные законы не работают - в одних случаях потому, что отсутствуют необходимые механизмы их реализации, в других - это главная причина - из-за того, что им приходится функционировать в ненормальной среде. Общественные отношения находятся в состоянии глобальной ломки, крайней неустойчивости, законы бессильны сходу их упорядочить, направить в нужное русло. Юридические нормы не могут развязать тугие клубки возникающих противоречия и проблем. В этих условиях законы существуют как бы сами по себе, а жизнь течет сама но себе. Н.И. Травкин, уже будучи главой районной администрации, заявил: “Внизу ни один новый закон не идет”. И это тоже идеализм, ибо законодатели, исходя из своих высоких целей, идей, принимают и принимают законы, заведомо зная, что многие из них не достигают конечных результатов. Нередко важнейшие акты застревают на полпути к своим непосредственным адресатам - их стопорит чиновничья бюрократия в силу общей расхлябанности и бесконтрольности.

Сами парламентарии удручены тем, что выдаваемые ими “на ура” в большом количестве законы не “приживаются”. Бывший заместитель председателя комитета по законодательству союзного парламента К.Д. Лубенченко мрачно сравнил законотворческие усилия тогдашних депутатов “с попытками вырастить сад в жестоких условиях пустыни. Иногда представляется, 'что законы, которые мы разрабатываем, отторгаются действительностью, как саженцы—бесплодной почвой. И возникает чувство тревоги и безысходности”. Как видим, проблема “отторжения” законов возникла не вчера, но она существует и сегодня.

Правовое самообольщение опасно, ибо оно порождает беспочвенные, несбыточные надежды, убаюкивает общество. Попытки “пришпорить” общественный прогресс с помощью одних только законов, как правило, заканчивались конфузом. Примеров тому немало, и из них необходимо извлекать уроки. Прежде всего, это ведет к девальвации законов, которые начинают работать вхолостую, создавая видимость решения проблем.

Абсолютизация права, наделение его чудодейственными свойствами сродни поклонению искусственно созданному идолу. Такое обожествление явления - это погружение в мир иллюзий. Отсюда - лавинообразный рост законов за последние пять-семь лет, поиск спасения именно в них. Однако полусотней или сотней законов положения не изменить, если только они не подкрепляются другими мерами. Законодательство и общественные процессы должны работать синхронно. Между тем нередко наблюдаются ситуации, когда юридические нормы либо забегают вперед, либо принимаются “вдогонку”.

Бывает и так, что законы, указы издаются с целью не их реального воздействия на общественные отношения, а снятия социальной напряженности, особенно как раз в социальной сфере. Такие акты носит в основном популистский или конъюнктурный характер и не дают решения проблем по существу, а загоняют их вглубь. Достигается лишь временный и обманчивый эффект. Потом эти проблемы возникают вновь, но уже в более острой форме.

В массовом сознании существует не только непонимание значения юридической формы, но и явное се преувеличение, гипертрофирование как панацеи от всех зол. Иллюзии владеют многими, в том числе законодателями, которые убеждены, что с помощью законов одним махом можно реформировать страну.

Но одновременно возникла и другая тенденция. Как отмечается в литературе, “бытовавшая на всех уровнях правосознания наивная вера во всемогущество закона сменяется более сдержанным отношением к нему. Социальные ожидания все более возлагаются уже не столько на грядущий справедливый закон, сколько на оперативные распоряжения власти, не обязательно облеченные в нормативно-правовую форму”.

Таким образом, наше эклектичное и деформированное правосознание делает очередной зигзаг и, увы, не в сторону уважения и почитания закона. Мы склонны уже одобрять и не правовые действия лишь бы они давали нужный результат. Это что-то близкое к формуле “Цель оправдывает средства”. Неразвитое юридическое мышление мешает определить, что, собственно, мы хотим от права - чтобы оно по-прежнему служило инструментом или гарантом?

Правоведение 1994 №2