Правовой или юридический нигилизм, т.е. скептическое и негативное отношение к праву вплоть до полного неверия в его потенциальные возможности решать социальные проблемы так, как того требует социальная справедливость, проявляется в разных формах. На высоком этаже общественного сознания он предстает в виде идеологических течений и теоретических доктрин. Например, анархизм, левый радикализм, и связан с именами Прудона, Бакунина, Штирнера и др. На уровне обыденного массового сознания и национальной психологии он выражается в форме отрицательных установок, стойких предубеждений и стереотипов и находит отражение в разных сферах общественной практики, в том числе в государственном управлении.

В перестроечные годы это понятие особенно часто встречается на страницах нашей печати, что не случайно, ибо правовой, нигилизм есть одно из существенных препятствий на пути формирования социалистического правового государства. Не будем приуменьшать его масштабы. Дело не просто в юридической неосведомленности, хотя, несомненно, и в ней. Речь идет о большем — о неверии в право и неуважении к нему. По словам Ф. Искандера, “есть нечто сильнее нас и это закон. Сейчас же миллионы людей не верят ни в какой закон, они верят в ближайшего начальника”.

Где корни юридического нигилизма? Почему он столь распространен и живуч?

Как ни скомпрометировала себя формула “пережитки прошлого в сознании людей”, которой так долго объяснялись причины правонарушений при социализме, без нее при ответе на поставленные вопросы не обойтись. Формирование национального сознания в России в течение длительного времени шло в таких условиях, которые не могли не породить широкомасштабного юридического нигилизма. Он — естественное следствие способов правления, которыми пользовалось русское самодержавие, многовекового крепостничества, лишавшего массу людей правосубъектности, репрессивного законодательства, несовершенства правосудия. Имело значение и отсутствие должного внимания к праву со стороны православной церкви (в отличие, например, от католической, роль которой в рецепции римского права весьма существенна). У Герцена было достаточно оснований, чтобы сказать: “Правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школою. Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности. Русский, какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство”.

Октябрьская революция создала предпосылки для существенной переориентации отношения общественного сознания к праву. В их числе первые в истории государства демократические конституции, декларации о правах трудящихся, законы, провозгласившие передовые общественно-политические и правовые принципы. В начале 20-х годов, с переходом к нэпу, была создана (также впервые в истории страны) развернутая кодифицированная система права. Принципиально изменилось его содержание, очищенное от многого, что раньше стимулировало нигилистические установки. Ленин в работах последних лет жизни неоднократно подчеркивал необходимость воспитания правовой культуры, уважения к законности. Однако заложенный потенциал не получил должной реализации.

В ходе возникшей после смерти Ленина в партийном руководстве политической борьбы, в дискуссиях на пленумах и съездах партии вопрос о праве и его роли в дальнейшем развитии страны и ее политической системы практически не затрагивался. И произошло это потому, что в глазах участников, будь то Сталин и его сторонники или его противники — Троцкий, Зиновьев, Каменев — “правовое” не представлялось существенным, не имело высокой социальной значимости.

О преобладавших тогда умонастроениях можно судить по обмену мнениями на XV съезде партии, когда в качестве одной из побочных была затронута проблема суда и деятельности органов юстиции. В.П. Затонский (член ЦИК СССР, один из руководителей Компартии Украины), посетовав на то, что в суды поступает много дел и вызывается много свидетелей, заключил: “Демократизм судебный развели черт знает какой: тратим на это миллионы”. Другой делегат И. М. Янсон утверждал, что профессиональный юридический уклон “не совсем полезен для дела советской юстиции”. В повестку дня XIV партийной конференции был включен вопрос о революционной законности, но его рассмотрение ограничилось кратким докладом А. А. Сольца (КПК) без прений и принятия развернутой резолюции людей рабочего происхождения. “И поменьше юристов”,—бросает реплику член Президиума КПК А.А. Сольц. М.Ф. Шкирятов негодовал по поводу того, что суды отказываются судить, если дело не подходит к букве закона: “Кроме буквы закона должно быть пролетарское революционное чутье..., а у них иногда закон выше всего”. Когда же Н. В. Крыленко попытался оспорить рассуждения о примате целесообразности над законностью и процитировал известные высказывания Ленина о необходимости единого понимания последней, он был прерван репликой из зала: “Не делайте из этого фетиша”.

Надо сказать, руководящие кадры партии отдавали себе отчет в том, что “у нас никаких корней уважения к праву и к закону в народе но было и не могло быть” (М. И. Калинин). Вместе с тем вопрос о чем-то подобном юридическому всеобучу даже не ставился; наоборот, подвергались разносу такие понятия, как права человека (Зиновьев на XIII съезде КПСС) или правовое государство (Каганович).

Так исторически сложилось, что за первые десятилетия существования советского общества не только не был преодолен юридический нигилизм, доставшийся от прошлого, но к нему добавился еще и благоприобретенный “социалистический” правовой нигилизм.

Другая причина — достаточно частые нерадостные встречи человека с правовой действительностью. Только с узко нормативистских позиций можно проводить прямую зависимость между нормой права, с одной стороны, и поведением личности — с другой, на чем строились многие выдвигавшиеся в литературе схемы “механизма действия права”. В действительности куда больше, чем тексты норм, даже самых значительных, влияет на правосознание и поведение людей, на их оценку правового “право в жизни”, особенно деятельность государственных органов.

Если “юридический путь” приводит человека в государственный орган и он наталкивается там на бюрократические процедуры и необоснованные отказы, если средства массовой информации сначала рассказывают о высоких достоинствах нового закона, а затем о том, как он искажается и препарируется, если гражданин обращается в суд за защитой своего действительного или предполагаемого им права и ему говорят, что судебной защите такое право не подлежит, то именно эти “если”, а их перечисление можно продолжать достаточно долго, и есть та среда, которая ежедневно и повсеместно воспроизводит юридико-нигилистические установка и предубеждения.

Как это ни парадоксально звучит, но в числе факторов, порождающих правовой нигилизм, может оказаться и само действующее право в сочетании с законодательными иллюзиями, т. е. представлениями о том, что достаточно принять “хороший закон”, и тотчас и регламентируемой им сфере все будет налажено. Однако в реальной жизни дело обстоит сложнее, и закон нередко вынужден перед ней отступить. Тогда законодательная иллюзия в обыденном сознании зачастую сменяется неоправданным разочарованием в отношении права вообще.

В преодолении обыденного юридического нигилизма немалую роль призван сыграть юридический всеобуч, на необходимость которого указала XIX партийная конференция. Вместе с тем возможности чисто просветительского воздействия, как показывает практика, достаточно ограниченны. Напомним, что в середине 70-х годов была развернута широкая пропагандистская сеть, прочитаны тысячи лекций о правовом воспитании, а в итоге вновь встает проблема юридического всеобуча. Очевидно, лишь будучи наложенным на соответствующую общественную практику, просветительство способно принести ощутимые результаты.

Административно-приказная система неплохо уживается с неразвитой правовой культурой масс. Ей в принципе достаточно элементарного законопослушания. Иное дело — правовое государство, одним из главных аспектов которого является взаимная ответственность государства и общества. Если понятие “социалистическая законность” призвано акцентировать внимание на исполнении и соблюдении законов, то понятие “социалистическое правовое государство”, помимо этого аспекта, отражает те правовые требования, которые общество предъявляет государству, его законодательной, управленческой и судебной деятельности. Таким образом, на смену правовой апатии должны прийти активные правовые установки. Люди, как говорил французский просветитель П. А. Гольбах, должны уверовать в то, что “законы созданы для них, а не они для законов”.

Ведомственный правовой нигилизм связан с обыденным. Уровень правовой культуры не может не сказываться на многих областях профессиональной деятельности, но особенно наглядно и социально значимо он отражается в управленческой сфере. Нет никаких оснований полагать, что лицо, впитавшее в себя юридико-нигилистические установки, будучи наделенным властью, тотчас избавляется от них. Нередко случается как раз наоборот — слишком благоприятна почва для их активного бюрократического проявления.

Однако бюрократический нигилизм порождается не только обыденным. Во многом он явление автономное, корни которого заложены в самой управленческой системе, когда она превращается в самодовлеющую силу.

Административно-приказная система предпочитает правовым (как и экономическим) рычагам управления команду и административный нажим. “Действующая политическая система десятилетиями приспосабливалась не к организации общественной жизни в рамках законов, а главным образом к выполнению волевых распоряжений и указаний”. В иерархии ценностей административной системы почти все оказывается важнее права — власть, план, привилегии и т.д. Оно признается лишь постольку, поскольку понимается как обязательный к исполнению нижестоящими приказ. Но позиция тотчас меняется, как только право начинает ограничивать административную власть, превращает подвластных, безликих адресатов приказаний в правовых партнеров.

Один из советских публицистов предпринял недавно попытку классифицировать те способы, с помощью которых происходит “метаморфоза законодательных постановлений” после того, как с ними “поработает” управленческий аппарат. Автор выделяет три таких способа. Первый — когда общий закон как бы раскладывается на несколько детализирующих его постановлений, каждое из которых вроде бы ему не противоречит, но в их совокупности его реализация сводится к нулю. Второй—использование неясности, недоговоренности, противоречия, которые можно отыскать почти в любом законе. Третий — исполнение с “перегибом”, исполнительский раж, превращающий закон в абсурд. Юрист мог бы существенно расширить приведенную классификацию. Но и сказанного достаточно для характеристики такой антиправовой “культуры управления”.

Еще один фактор, способствующий ведомственному правовому нигилизму — безнаказанность. Та самая безнаказанность, которая, становясь системой, развращает. Газеты периодически публикуют статьи под заголовком типа “Инструкция против закона”, но никогда не приходилось читать о том, что авторы подобных инструкций понесли за свое “творчество” юридическую ответственность. То же самое можно сказать о тех многочисленных случаях, когда управленческие органы проявляют неуважение к судебным решениям и надзорным актам прокуратуры. Вряд ли кто-либо возьмется утверждать, что ведомственный правовой нигилизм можно преодолеть путем юридического всеобуча, хотя некоторые позитивные результаты достижимы и таким путем. Здесь нужны другие методы, и ответственность за неуважение к праву, закону, правосудию занимает среди них далеко не последнее место. Речь идет о “конкретной, персональной, ощутимой ответственности тех, кто нарушает, и “поучительной для тех, кто собирается нарушить”.

Статью хотелось бы закончить на оптимистической ноте. Для этого имеется немало оснований. Прежде всего, общество осознало вред юридического нигилизма и поставило своей целью его преодоление в процессе формирования социалистического правового государства. Далее, усиление социально-политической активности людей, что особенно наглядно показали выборы народных депутатов СССР, работа Съезда народных депутатов и избранного им Верховного Совета СССР. Именно такая активность позволяет скорее всего осознать социальный потенциал и практическое значение права. За несколько лет перестройки возросла роль закона в жизни общества, и этот процесс будет идти дальше; неизмеримо в сравнении с прошлым повысилось внимание прессы к правовой проблематике. Поднялся престиж юридической науки и юридических знании. Перечисленные факторы обнадеживают и их роль по мере успешного движения по пути правовой государственности, несомненно, будет возрастать.

Советское государство и право 1989 №10