Юридический факультет Волгодонского Института Экономики, Управления и Права (филиала) РГУ

Наш факультет

:: наши лица
:: наши новости
:: наш фотоальбом
:: наш квн


Для студента
:: рефераты
:: конспекты
:: шпаргалки
:: статьи
:: билеты
:: абитуриентам
:: конференции


Обратная связь

:: н@писать письмо
:: гостевая



Юридический факультет ВИ ЭУиП (филиал РГУ)

Волгодонской Институт Экономики, Управления и Права (филиал РГУ)

Сайт Ходак Андрея Викторовича

.:. статьи .:. О правовом нигилизме

главная / статьи / О правовом нигилизме

О правовом нигилизме

Туманов В.А.,
заведующий сектором Института государства и права АН СССР,
доктор юридических наук, профессор

Правовой или юридический нигилизм, т.е. скептическое и негативное отношение к праву вплоть до полного неверия в его потенциальные возможности решать социальные проблемы так, как того требует социальная справедливость, проявляется в разных формах. На высоком этаже общественного сознания он предстает в виде идеологических течений и теоретических доктрин. Например, анархизм, левый радикализм, и связан с именами Прудона, Бакунина, Штирнера и др. На уровне обыденного массового сознания и национальной психологии он выражается в форме отрицательных установок, стойких предубеждений и стереотипов и находит отражение в разных сферах общественной практики, в том числе в государственном управлении.

В перестроечные годы это понятие особенно часто встречается на страницах нашей печати, что не случайно, ибо правовой, нигилизм есть одно из существенных препятствий на пути формирования социалистического правового государства. Не будем приуменьшать его масштабы. Дело не просто в юридической неосведомленности, хотя, несомненно, и в ней. Речь идет о большем — о неверии в право и неуважении к нему. По словам Ф. Искандера, “есть нечто сильнее нас и это закон. Сейчас же миллионы людей не верят ни в какой закон, они верят в ближайшего начальника”.

Где корни юридического нигилизма? Почему он столь распространен и живуч?

Уроки истории.

Как ни скомпрометировала себя формула “пережитки прошлого в сознании людей”, которой так долго объяснялись причины правонарушений при социализме, без нее при ответе на поставленные вопросы не обойтись. Формирование национального сознания в России в течение длительного времени шло в таких условиях, которые не могли не породить широкомасштабного юридического нигилизма. Он — естественное следствие способов правления, которыми пользовалось русское самодержавие, многовекового крепостничества, лишавшего массу людей правосубъектности, репрессивного законодательства, несовершенства правосудия. Имело значение и отсутствие должного внимания к праву со стороны православной церкви (в отличие, например, от католической, роль которой в рецепции римского права весьма существенна). У Герцена было достаточно оснований, чтобы сказать: “Правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школою. Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности. Русский, какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство”.

После реформ 60-х годов XIX в. в России шел активный процесс развития юридических профессий, правовой науки, юридического образования. Важнейшие юридические проблемы, в том числе конституционные, оказались в фокусе общественно-политической жизни, что предполагает достаточно высокий уровень правовой культуры. Однако все это в столь исторически короткий промежуток времени не привело к сколько-нибудь радикальному преодолению юридического нигилизма в массовом сознании. Да и более высокий уровень общественного сознания был далеко не свободен от него. Достаточно вспомнить взгляды Л. П. Толстого, который требовал заменить право нравственными заповедями, а юридическую науку называл “болтовней” о праве. В преобладавшей философской мысли того периода право также занимало весьма скромное место, будучи сильно потеснено абсолютным приматом нравственных и религиозных начал, на что справедливо обращалось внимание на “круглом столе” по проблемам русской философии. Впрочем, другой философ А. Гулыга на страницах “Литературной газеты” выразил несогласие с этим, заявив: “Дефицита правосознания в России не было, дефицит — порождение наших дней”. Отнюдь не собираясь приукрашивать наши дни (о них ниже) и не умаляя правовых воззрений В. Соловьева (хотя его известная формула “право—минимум нравственности” оценивает право не очень высоко), замечу, что юридический негативизм и “дефицит правосознания”, к сожалению, имеют в нашей стране давние, в том числе и духовные истоки.

Октябрьская революция создала предпосылки для существенной переориентации отношения общественного сознания к праву. В их числе первые в истории государства демократические конституции, декларации о правах трудящихся, законы, провозгласившие передовые общественно-политические и правовые принципы. В начале 20-х годов, с переходом к нэпу, была создана (также впервые в истории страны) развернутая кодифицированная система права. Принципиально изменилось его содержание, очищенное от многого, что раньше стимулировало нигилистические установки. Ленин в работах последних лет жизни неоднократно подчеркивал необходимость воспитания правовой культуры, уважения к законности. Однако заложенный потенциал не получил должной реализации.

Одна из основных причин в том, что в самой правящей партии, в ее руководящих эшелонах должная роль права, особенно в государственном управлении, была явно не понята, что, в свою очередь, было своеобразным наследием предшествовавшего периода гражданской войны и военного коммунизма, приверженности к методам последнего, убежденности в том, что все основные проблемы могут и должны решаться жесткими политико-административными мерами. Формула о диктатуре пролетариата как власти, не связанной и не ограниченной законами, воспринималась куда проще, чем более сложное соотношение диктатуры, демократии и права. Имела место и своеобразная идеологическая инверсия, когда неприятие буржуазного права как средства закрепления капиталистических отношений эксплуатации и неравенства было перенесено на право как таковое, которое не мыслилось иначе как буржуазное, в лучшем случае нэповское. Свою роль сыграла и формула об отмирании права. Эта очевидно заслуживающая внимания на высоком теоретическом уровне концепция в тогдашних условиях в сочетании с другими антиправовыми факторами и иллюзорными представлениями о темпах приближения к коммунистическому обществу, также формировала взгляд на право как на нечто временное и потому малосущественное. Традиционный, идущий из прошлого юридический негативизм и теория отмирания права были опасным сочетанием.

В ходе возникшей после смерти Ленина в партийном руководстве политической борьбы, в дискуссиях на пленумах и съездах партии вопрос о праве и его роли в дальнейшем развитии страны и ее политической системы практически не затрагивался. И произошло это потому, что в глазах участников, будь то Сталин и его сторонники или его противники — Троцкий, Зиновьев, Каменев — “правовое” не представлялось существенным, не имело высокой социальной значимости.

О преобладавших тогда умонастроениях можно судить по обмену мнениями на XV съезде партии, когда в качестве одной из побочных была затронута проблема суда и деятельности органов юстиции. В.П. Затонский (член ЦИК СССР, один из руководителей Компартии Украины), посетовав на то, что в суды поступает много дел и вызывается много свидетелей, заключил: “Демократизм судебный развели черт знает какой: тратим на это миллионы”. Другой делегат И. М. Янсон утверждал, что профессиональный юридический уклон “не совсем полезен для дела советской юстиции”. В повестку дня XIV партийной конференции был включен вопрос о революционной законности, но его рассмотрение ограничилось кратким докладом А. А. Сольца (КПК) без прений и принятия развернутой резолюции людей рабочего происхождения. “И поменьше юристов”,—бросает реплику член Президиума КПК А.А. Сольц. М.Ф. Шкирятов негодовал по поводу того, что суды отказываются судить, если дело не подходит к букве закона: “Кроме буквы закона должно быть пролетарское революционное чутье..., а у них иногда закон выше всего”. Когда же Н. В. Крыленко попытался оспорить рассуждения о примате целесообразности над законностью и процитировал известные высказывания Ленина о необходимости единого понимания последней, он был прерван репликой из зала: “Не делайте из этого фетиша”.

Надо сказать, руководящие кадры партии отдавали себе отчет в том, что “у нас никаких корней уважения к праву и к закону в народе но было и не могло быть” (М. И. Калинин). Вместе с тем вопрос о чем-то подобном юридическому всеобучу даже не ставился; наоборот, подвергались разносу такие понятия, как права человека (Зиновьев на XIII съезде КПСС) или правовое государство (Каганович).

Если в 20-е годы все же сохранялся шанс на развитие правовой основы государственной и общественной жизни, то с установлением режима сталинизма было сделано почти все возможное для того, чтобы дискредитировать право в общественном сознании. Масштабные репрессивные кампании (раскулачивание; массовые “чистки”, достигшие апогея в 1937-38 гг., а позднее - в 1949-50 гг.; выселение пародов и т. д.) сводили на нет принцип законности, превращали правосудие в трагическую карикатуру. Не поднимало авторитет права и право нарушающее законодательство. Под это определение подпадает длинный ряд законов периода культа личности. Резка, но справедлива оценка народным депутатом СССР Н.С. Сазоновым законодательства 30-х годов, как “самого бандитского права по отношению к народу”. Те, кто склонен смягчать ситуацию, могут сказать, что в этот период была принята новая демократическая по звучанию Конституция, что способствовало росту правосознания. В какой-то мере это так. Но нельзя не видеть, что глубокая пропасть между конституционным фасадом и реальным функционированием механизма власти подрывала престиж Конституции, веру в право и конституционные формы правления.

Если просмотреть многочисленные сочинения Сталина, нетрудно увидеть, что такие слова, как право, правосудие, правосознание вообще не входили в его лексикон. Они но встречаются даже в “Докладе о проекте Конституции СССР 1936 г.”, где были бы весьма уместны, более того, в нем нет и упоминания о социалистической законности. Впрочем, в той ситуации употреблять это понятие было бы весьма кощунственно, как кощунственно звучала фраза об обеспеченности “известными материальными средствами” демократических свобод советских граждан.

Так исторически сложилось, что за первые десятилетия существования советского общества не только не был преодолен юридический нигилизм, доставшийся от прошлого, но к нему добавился еще и благоприобретенный “социалистический” правовой нигилизм.

Правовой нигилизм сегодня.

Урок, который преподала нам история, не прошел даром. И хотя общество развивалось достаточно противоречиво и периоды реального роста эффективности права и законности сменялись периодами, когда застой охватывал и эти сферы, хотя высокие слова официальных документов в необходимости укрепления правовой основы государственной и общественной жизни, прав и свобод личности зачастую не подкреплялись делом, а нередко и расходились с ним, тем не менее уровень права и правосознания сегодня у нас выше, чем когда-либо ранее. Свидетельство тому сам факт выдвижения на авансцену общественной жизни понятия “социалистическое правовое государство” ибо такие масштабные социальные идеи не возникают на пустом месте.

С утверждением этой концепции в марксистско-ленинской идеологии и последовательным ее развитием в партийных документах, в выводах общественной науки можно считать, что от одной из юридического нигилизма мы уже избавились. Речь идет о правовом нигилизме на высоком этаже общественного сознания — его идеологическом уровне. Однако остаются еще две формы: обыденный и ведомственный правовой нигилизм. Сфера обитания первого — массовое сознание, социальная психология, второго — административно-командная управленческая система.

В массовом обыденном (а во многом обывательском) правовом нигилизме тесно переплетены правовая неосведомленность, скептические стереотипы и предубеждения, а неверие в право и закон нередко достигает такой степени, что человек отказывается от реализации своих законных интересов, лишь бы “не связываться с правом”. Обыденный правовой нигилизм далеко не всегда обусловлен низким общекультурным и образовательным уровнем. К сожалению, он достаточно широко распространен в среде технической, научной, творческой интеллигенции. И лишь в самое последнее время в смежных с юридической общественных науках наметилась тенденция к пониманию действительной социальной роли и потенциала права.

В чем же живучести обыденного правового нигилизма сегодня, в условиях формирования правовой государственности? Одна из них — наследие прошлого, условия, породившие деформированное восприятие права не только у представителей старшего поколения, но и у следующих за ним. Важно, памятуя о том, насколько устойчивы стереотипы, как легко передаются они младшим, разорвать эту “наследственную линию”. “Нам еще только предстоит в полной мере осознать ценность права как одной из вершин общественного бытия,— пишут на страницах “Правды” два педагога. Путь к этому лежит через ликвидацию пренебрежительного отношения к закону у главных воспитателей — родителей”. Разумеется, не менее велика и роль школы, которая может сделать многое, но существенной результативностью похвастаться пока не может.

Другая причина — достаточно частые нерадостные встречи человека с правовой действительностью. Только с узко нормативистских позиций можно проводить прямую зависимость между нормой права, с одной стороны, и поведением личности — с другой, на чем строились многие выдвигавшиеся в литературе схемы “механизма действия права”. В действительности куда больше, чем тексты норм, даже самых значительных, влияет на правосознание и поведение людей, на их оценку правового “право в жизни”, особенно деятельность государственных органов.

Если “юридический путь” приводит человека в государственный орган и он наталкивается там на бюрократические процедуры и необоснованные отказы, если средства массовой информации сначала рассказывают о высоких достоинствах нового закона, а затем о том, как он искажается и препарируется, если гражданин обращается в суд за защитой своего действительного или предполагаемого им права и ему говорят, что судебной защите такое право не подлежит, то именно эти “если”, а их перечисление можно продолжать достаточно долго, и есть та среда, которая ежедневно и повсеместно воспроизводит юридико-нигилистические установка и предубеждения.

Как это ни парадоксально звучит, но в числе факторов, порождающих правовой нигилизм, может оказаться и само действующее право в сочетании с законодательными иллюзиями, т. е. представлениями о том, что достаточно принять “хороший закон”, и тотчас и регламентируемой им сфере все будет налажено. Однако в реальной жизни дело обстоит сложнее, и закон нередко вынужден перед ней отступить. Тогда законодательная иллюзия в обыденном сознании зачастую сменяется неоправданным разочарованием в отношении права вообще.

В преодолении обыденного юридического нигилизма немалую роль призван сыграть юридический всеобуч, на необходимость которого указала XIX партийная конференция. Вместе с тем возможности чисто просветительского воздействия, как показывает практика, достаточно ограниченны. Напомним, что в середине 70-х годов была развернута широкая пропагандистская сеть, прочитаны тысячи лекций о правовом воспитании, а в итоге вновь встает проблема юридического всеобуча. Очевидно, лишь будучи наложенным на соответствующую общественную практику, просветительство способно принести ощутимые результаты.

Административно-приказная система неплохо уживается с неразвитой правовой культурой масс. Ей в принципе достаточно элементарного законопослушания. Иное дело — правовое государство, одним из главных аспектов которого является взаимная ответственность государства и общества. Если понятие “социалистическая законность” призвано акцентировать внимание на исполнении и соблюдении законов, то понятие “социалистическое правовое государство”, помимо этого аспекта, отражает те правовые требования, которые общество предъявляет государству, его законодательной, управленческой и судебной деятельности. Таким образом, на смену правовой апатии должны прийти активные правовые установки. Люди, как говорил французский просветитель П. А. Гольбах, должны уверовать в то, что “законы созданы для них, а не они для законов”.

Ведомственный правовой нигилизм связан с обыденным. Уровень правовой культуры не может не сказываться на многих областях профессиональной деятельности, но особенно наглядно и социально значимо он отражается в управленческой сфере. Нет никаких оснований полагать, что лицо, впитавшее в себя юридико-нигилистические установки, будучи наделенным властью, тотчас избавляется от них. Нередко случается как раз наоборот — слишком благоприятна почва для их активного бюрократического проявления.

Однако бюрократический нигилизм порождается не только обыденным. Во многом он явление автономное, корни которого заложены в самой управленческой системе, когда она превращается в самодовлеющую силу.

Административно-приказная система предпочитает правовым (как и экономическим) рычагам управления команду и административный нажим. “Действующая политическая система десятилетиями приспосабливалась не к организации общественной жизни в рамках законов, а главным образом к выполнению волевых распоряжений и указаний”. В иерархии ценностей административной системы почти все оказывается важнее права — власть, план, привилегии и т.д. Оно признается лишь постольку, поскольку понимается как обязательный к исполнению нижестоящими приказ. Но позиция тотчас меняется, как только право начинает ограничивать административную власть, превращает подвластных, безликих адресатов приказаний в правовых партнеров.

Еще один источник ведомственного правового нигилизма - расхождение общегосударственных интересов и потребностей, которые прежде всего, и главным образом призван выражать закон, с ведомственными или местническими. Такое несовпадение, а часто и противоречие порождает своеобразное ведомственное отношение к закону — почтительное на словах и нигилистическое в действительности. Характерная черта ведомственного (местнического) юридического нигилизма наряду с неуважением к правам человека — неуважение к закону как высшему источнику права. Это нашло отражение и в самом законодательстве в той мере, в какой административная система воздействует на законодательный процесс (декларативность законов, их неполнота, отсылочность), и в общей установке рассматривать закон как акт по преимуществу общего характера, действующий не столько прямо, сколько после его “разъяснения”, “детализации”, “конкретизации” в ведомственном порядке. Подобный стереотип прочно закрепился на верхних и на нижних этажах административной системы. Верха, да и чиновники средней руки уверены в своем праве корректировать закон, “отложить в сторону” те или другие его нормы, а нижестоящие звенья привыкли к тому, что надлежит следовать не закону, а идущим сверху инструкциям и указаниям.

Один из советских публицистов предпринял недавно попытку классифицировать те способы, с помощью которых происходит “метаморфоза законодательных постановлений” после того, как с ними “поработает” управленческий аппарат. Автор выделяет три таких способа. Первый — когда общий закон как бы раскладывается на несколько детализирующих его постановлений, каждое из которых вроде бы ему не противоречит, но в их совокупности его реализация сводится к нулю. Второй—использование неясности, недоговоренности, противоречия, которые можно отыскать почти в любом законе. Третий — исполнение с “перегибом”, исполнительский раж, превращающий закон в абсурд. Юрист мог бы существенно расширить приведенную классификацию. Но и сказанного достаточно для характеристики такой антиправовой “культуры управления”.

Известная доля вины, если не прямой, то косвенной, ложится при этом на юридическую науку. В течение нескольких десятилетий она была связана с административно-приказной системой, что не могло не сказаться на ряде научных установок и концепций, объективно способствовавших подобной “культуре. Вспомним, что право в течение многих лет рассматривалось исключительно как “средство государственного управления”, в то время как более правильный тезис “управление как средство осуществления права” в литературе отсутствовал. Еще больший упрек может быть адресован науке административного права, которая настолько широко квалифицировала управленческие акты в качестве правовых и так широко трактовала нормотворческую компетенцию управленческих органов, что было бы странно удивляться расцвету ведомственного нормотворчества.

Еще один фактор, способствующий ведомственному правовому нигилизму — безнаказанность. Та самая безнаказанность, которая, становясь системой, развращает. Газеты периодически публикуют статьи под заголовком типа “Инструкция против закона”, но никогда не приходилось читать о том, что авторы подобных инструкций понесли за свое “творчество” юридическую ответственность. То же самое можно сказать о тех многочисленных случаях, когда управленческие органы проявляют неуважение к судебным решениям и надзорным актам прокуратуры. Вряд ли кто-либо возьмется утверждать, что ведомственный правовой нигилизм можно преодолеть путем юридического всеобуча, хотя некоторые позитивные результаты достижимы и таким путем. Здесь нужны другие методы, и ответственность за неуважение к праву, закону, правосудию занимает среди них далеко не последнее место. Речь идет о “конкретной, персональной, ощутимой ответственности тех, кто нарушает, и “поучительной для тех, кто собирается нарушить”.

Статью хотелось бы закончить на оптимистической ноте. Для этого имеется немало оснований. Прежде всего, общество осознало вред юридического нигилизма и поставило своей целью его преодоление в процессе формирования социалистического правового государства. Далее, усиление социально-политической активности людей, что особенно наглядно показали выборы народных депутатов СССР, работа Съезда народных депутатов и избранного им Верховного Совета СССР. Именно такая активность позволяет скорее всего осознать социальный потенциал и практическое значение права. За несколько лет перестройки возросла роль закона в жизни общества, и этот процесс будет идти дальше; неизмеримо в сравнении с прошлым повысилось внимание прессы к правовой проблематике. Поднялся престиж юридической науки и юридических знании. Перечисленные факторы обнадеживают и их роль по мере успешного движения по пути правовой государственности, несомненно, будет возрастать.

Советское государство и право 1989 №10


Фото месяца

Поиск
Найти:
на


"КУДЖОЯНизмы"

Copyright Это я....... 2004. 
All rights reserved.
Idea & Design by Ходак А.В.
По вопросам размещения Ваших материалов:  Webmasterу