1994 г. В.Н. Кудрявцев

Известно, что кризисные периоды в жизни общества чреваты переоценкой прежних и бурным расцветом новых идей, порой недолговечных, но увлекающих слушателей. Кризисы особенно болезненны для тех областей знаний, которые изучают стабильные, устойчивые явления и процессы. К ним относится и юриспруденция. Ведь нормы права — островки стабильности в меняющемся мире; правовые системы в принципе малоподвижны; они меняются "скачками", порой опережая события, но большей частью отставая от текущей жизни. Меняются и представления о праве, причем именно кризисные ситуации способны выявить, подчас в неожиданном ракурсе, все позитивное и негативное в теоретических построениях и постулатах, которые казались до этого бесспорными. Кризис осени 1993 относится, на мой взгляд, именно к таким ситуациям. Он заставляет задуматься над многими известными понятиями и определениями, в том числе над фундаментальными идеями правоведения, связанными с право пониманием, соотношением права и государства, с проблемой легитимности и законности.

К 1993 г. среди юристов-теоретиков и практиков сложились уже довольно устойчивые демократические представления по ряду вопросов государственного и правового строительства, заметно отличающиеся от представлений прежних лет. Это — убежденность в самостоятельной ценности права, в верховенстве закона и Конституции как высшего звена в юридической иерархии, в обязательности права для всех, в том числе для государства, его органов и должностных лиц, в важности утверждения и защиты прав человека, недопустимости нарушений закона, чем бы они ни мотивировались и др. Все эти представления и идеи получили широкое распространение в правовой литературе и пользовались общим признанием как неотъемлемые элементы концепции правового государства.

В широкое понимание права были включены, как известно, не только юридические нормы, но и правовые отношения, а также правовая идеология и правосознание.

Этим преодолевался юридический формализм; демократическая идея и цель данного подхода состояли в том, чтобы законность не только провозглашалась на бумаге, в тексте правового акта, но и воплощалась в жизни — в практической деятельности государственных органов и в правовом сознании граждан.

Уже в этом подходе стало просматриваться различие между правом и законом, на которое в дальнейшем было обращено основное внимание теоретиков. Это различие, между правом и законом, на которое в дальнейшем было обращено основное внимание теоретиков. Это различие, как оказалось, имеет несколько аспектов.

Первый, наиболее элементарный, — различие понятий по объему. Право — более широкое понятие. Кроме закона — акта высшей представительной власти — существуют указы, постановления, распоряжения и другие нормативные предписания. Не следует упускать из виду нормы международного права, явно не сводимые к законам. Далее, если право включает не только нормы, но и правовые отношения, и правосознание, то отличие этого термина от понятия закона становится еще более определенным.

Второй аспект — различие права и закона по происхождению. Закон издается государством. А право? Демократическая, антитоталитарная идея подсказывала такое решение: право предшествует закону, оно непосредственно возникает из общественных потребностей. "Государство, — писал Р.З. Лившиц, — не придумывает право, оно призвано закрепить сложившиеся в обществе представления о справедливости". Еще дальше пошли Е.А. Лукашева и Л.С. Явич, признавая правом объективные общественные отношения даже до их санкционирования законом.

Привлекательная на первый взгляд постановка вопроса повлекла за собой ряд достаточно серьезных теоретических и практических следствий. Во-первых, получается, что во всемирной истории было много законов, но не так уж много того, что можно было бы назвать правом. Даже затруднительно сказать, существовало ли оно, например, в восточных деспотиях. Не углубляясь в древность или средневековье, можно было бы, далее, констатировать, что гитлеровская Германия определенно не имела права, а только законы. Во-вторых, нечто подобное, очевидно, надо признать и применительно к различным периодам советской истории и создававшимся на ее протяжении правовым актам. Ведь многие из них были явно несправедливыми, антигуманными. А в-третьих, — и это самое главное, — довольно шаткими и неопределенными становятся оценки ныне действующих законов: разве все они справедливы и демократичны? А если не все, то как поступать с теми, которые не соответствуют этим критериям? Выполнять ли их, нарушая "идеальное право"? Нарушать ли их, вступая в конфронтацию с властью? Это только часть вопросов, встающих перед юристами — теоретиками и практиками, да и перед любым гражданином в свете предложенного правопонимания.

Подчеркну еще раз: те демократически настроенные авторы, которые предприняли в достаточно трудных условиях критику прежнего, тоталитарного понятия права, сделали полезное дело, и их усилия можно только приветствовать. В поисках истины ими, несомненно, руководили самые благие намерения и благородные побуждения. Подчеркнем также, что вплоть до последнего времени в этих благих намерениях, вопреки известной поговорке, не просматривалось никакой опасности: они вели только в светлое теоретическое будущее... Но события сентября—октября 1993 г. изменили не только политическую, но и правовую ситуацию и пролили несколько иной свет на приведенные выше формулировки.

Как известно, деятельность Съезда народных депутатов и Верховного Совета РФ была прекращена вопреки тексту Конституции. И здесь сразу возник острый практический вопрос о расхождении закона и права. Можно ли юридически оправдать действия Президента и Правительства? Новая теория быстро нашла выход: средства

массовой информации объяснили, что Конституция — это "плохой закон" и что есть некое хорошее, подлинное право, которое стоит выше всяких законов... Справедливости ради надо признать, что этот вывод был неожиданностью для многих сторонников нового право понимания. Но потому ведь и надо опасаться благих намерений, что судьба их может стать непредсказуемой...!

Понятно, что политическая ситуация в сентябре—октябре 1993 г. была экстремальной. Обе стороны прибегли к силе; ни одна из них не нашла возможности для юридического разрешения возникшего противоборства. Когда происходит смена общественного строя, вряд ли возможно рассчитывать на обычное действие законодательных актов, принятых в предшествовавшее время. Вопрос не в этом, а в том, допустимо ли в такой ситуации ссылаться на "интуитивное", "высшее", "справедливое" право, которое не выражено и не закреплено нигде, и к тому же противопоставлять его имеющимся законам?

Думаю, что такие ссылки недопустимы. Вся опасная ущербность подобного поведения и образа мыслей становится особенно очевидной, если продолжить подобные рассуждения, перенести их на сегодняшний день и тем более в будущее. А логика этих рассуждений проста: коль скоро существует интуитивное "хорошее право", то можно игнорировать любой закон, любое правовое предписание. Если сегодня можно отложить в сторону Конституцию, то завтра — Уголовный кодекс. Важно, мол, лишь решить, является ли тот или иной юридический акт подлинно гуманным демократическим и справедливым. А судьи кто? И что в наше время понимать под справедливостью, интересы какой группы населения отстаивать: нуворишей или пенсионеров, москвичей или иногородних, демократов или национал-патриотов? Не ясно ли, что никаких критериев на этот счет не было и нет.

Неконкретными, далеко не всегда применимыми являются и такие требования к правовым нормам, как "равенство" и "свобода". Далеко не все отрасли права основаны на равноправии субъектов: возьмем, к примеру, административное право; о свободе поведения в рамках права (например, уголовного) тоже приходится судить как о весьма относительной. Получается, что от нашего субъективного суждения и зависит, надо ли соблюдать ту или иную правовую норму или нет. Чем же это отличается от анархии?

Данная проблема имеет прямое отношение и к положению дел в регионах. Различение права и закона, при котором по существу некое интуитивное право становится выше всякого закона, служит хорошей базой для неподчинения центру, суверенизации областей и районов и создания собственных правовых систем. Чем же такое право-понимание лучше "революционного правосознания" из нашего славного прошлого?

Возникает вопрос: как получилось, что добрые и гуманные намерения и построения привели к весьма сомнительному результату? В чем была допущена ошибка? Исправима ли она?

Ошибка, надо полагать, заключена в самом принципе разведения указанных понятий. Неверно выхолащивать социальное содержание из понятия закона, превращать его в пустую формальность и насыщать этим содержанием только понятие права. Еще более неправильно представлять это содержание односторонне — только позитивным, всегда гуманным, справедливым и демократическим. В действительности содержание любой правовой системы обусловлено историческими закономерностями и не является однозначным. Думается, нигде нет только "хорошего права" (и только "плохих законов"). В каждой правовой системе есть то и другое, иначе мы отходим от принципа историзма и конструируем чисто искусственные, умозрительные эталоны, не соответствующие действительной жизни.

С этой точки зрения не только законы, но и право было во все времена и у всех народов, имея различное содержание и разные исторические характеристики. Гитлеровская Германия создала фашистскую, террористическую правовую систему Советское право долгое время имело сильно выраженный тоталитарный аспект, правда, по-разному проявлявшийся на протяжении десятилетий. Никакая правовая система не является идеальной; принципы гуманизма и демократии воплощаются в ней постольку, поскольку демократичен и прогрессивен политический режим государства, его социально-экономический строй. Задача демократа и гуманиста — бороться за то, чтобы законы и все другие правовые акты максимально содействовали прогрессивному развитию общества.

В свете сказанного возникает тесно связанная с этим проблема: соотношение права и государства, первичность и верховенство одного из этих социальных институтов. В принципе возможны три модели этого соотношения: тоталитарная (государство выше права и им не связано); либеральная (право выше государства) и прагматическая (государство создает право, но связано им). Для нашего право понимания надо четко разобраться в этих моделях и занять ту или иную принципиальную позицию.

В традиционном марксистском понимании государство, выражая волю господствующего класса, стоит выше права. Не случайно понятие правового государства воспринималось вплоть до конца 70-х годов как нечто одиозное, противоречащее социалистическому право пониманию и задачам советского государственного строительства. Ясно, что тоталитарная модель неприемлема, хотя надо заметить, что она не была теоретической выдумкой: массовые репрессии в стране представляли собой практическое воплощение указанной модели.

Вторая — либеральная модель, на мой взгляд, является выражением скорее желаемого, чем действительного. "Право выше государства" — в каком смысле? Может быть, оно исторически (генетически) предшествует образованию государства? Такой тезис исторически не подтвержден. Возьмем другой аспект: право существует в современном общественном сознании и поведении людей до и независимо от издания у государством юридических норм? Но это — не право, а всего лишь правосознание, идеология или мораль. На привычной для нас материалистической почве трудно возродить идеи естественного права, о теологии я уж не говорю. Наконец, формулу "право выше государства", может быть, надо понимать в том смысле, что оно всегда соблюдается государственной властью? Это было бы хорошо, да только реальные события свидетельствуют вроде об обратном...

Остается третья, прагматическая формула: "право создается государством, которое, вместе с тем, должно быть им связано". Эта формула также отражает либеральные пожелания, но она все же на мой взгляд, ближе к реальности. При этом надо сделать несколько замечаний.

Прежде всего, выражение: "право создается государством" не надо толковать упрощенно; если исходить из признания права в широком смысле, то, разумеется, государство не создает ни правосознания, ни правовой идеологии (хотя и влияет на них), ни непосредственно — большей части правовых отношений. Но оно создает центральное "ядро" права, а именно: юридические нормы, без которых не существует и права в целом.

Далее, надо принять во внимание, что процесс создания правовых норм, как правило, проходит длинный путь. Он начинается с возникновения объективных общественных закономерностей, требующих правового регулирования ("правовая природа вещей", по Е.А. Лукашевой), проходит через различные институты гражданского общества и государства и реализуется законодательной, исполнительной и судебной властями в присущих им формах. Важную созидательную роль играют правовые идеи, а также нормы и принципы международного права. Процесс этот не должен быть произвольным и субъективным, хотя такое случается, и притом нередко.

Государство не вправе нарушить им же изданный закон. Но может ли оно его сменить или отменить? Да, но только в порядке, опять-таки предусмотренном законом. Этим и обеспечивается связанность государства правом. Не говоря уже о том, что любая отмена государственной властью собственных правовых предписаний ослабляет ее авторитет, снижает степень доверия, надо отметить, что в некоторых, наиболее важных случаях специально устанавливается усложненная процедура отмены или изменения закона. Так обстоит дело, например, с внесением изменений в центральные главы новой Конституции.

Провозглашение России в этой Конституции правовым государством открывает широкий простор для прогрессивной теоретической и практической деятельности юристов. Ведя борьбу с правовой анархией, местничеством, нигилизмом, необходимо подчеркивать верховенство Конституции РФ, конституционных и "обычных" законов, доказывать их обязательность для всех, и. в первую очередь для самих депутатов, президента, правительства, всех чиновников государства, т. е. для законодательной, исполнительной и судебной властей. Необходимо бороться с любыми отступлениями от Конституции и закона в центре и на местах, будь то попытка сослаться на "политическую целесообразность" или на "юридический формализм" закона. Необходимо твердо отстаивать единство духа и буквы закона. Иное расшатывает правовой порядок, ведет к волюнтаризму, а затем и к произволу возвращает нас к "революционным" временам, отнюдь не способствующим стабильности в нашем неспокойном обществе.

Государство и право 1994 №3